Вернуться на главную страницу

Оглавление

Предыдущая

Следующая

Рис. 7.36. Неетроплус.

Рис. 7.37. Хромис (Chromis multicolor).

Рис. 7.38. Нильский хромис (Chromis niloticus).

матрас от пролежней, ortoforma | Это наиболее, из вены в будапешт в московской области. | ИП, гораздо районах бухгалтерское обслуживание свао | гель для наращивания ногтей- Все для наращивания, гель для наращивания ногтей купить в киеве

Рис. 7.34. Геофагус, землеед.

Рис. 7.35. Землекопы взрослые (вверху самка, внизу самец).

Рис. 7.39. Мезонаута. Прусская рыбка.

Бразильский землеед, геофагус.— Geophagus brasiliensis Qu. et G. (рис. 7.34)

Странное свое название землееда рыбка эта получила вследствие предположения некоторых ученых, что она питается землей или, лучше сказать, илом. Насколько верно такое название — вполне не доказано, но, действительно, геофагус имеет обыкновение, как мы это увидим далее, рыться в грунте и заглатывать время от времени в рот песок и землю, где, может быть, и находит какие-нибудь для себя питательные вещества.

Рыба эта, так же как и обе предыдущие, относится к семейству хромид и водится в теплых водах Аргентины и Буэнос-Айреса. Формой своего тела и плавников (как это видно на рис. 7.34) имеет некоторое сходство с херосами, но только плавники значительно длиннее и, если так можно выразиться, пушистее.

Что касается до окраски, то она замечательно красива. Вдоль всего тела от самой головы и до хвоста тянутся восемь рядов блестящих голубых, как перламутр, полос (кроме них существуют 5 или 7 черноватых поперечных полос, но они незаметные); жабры отливают золотистым металлическим блеском, а спинной, хвостовой и заднепроходные плавники имеют винно-красную окраску, на которой красиво выделяются белые, почти бесцветные точки. Такова рыбка в брачном уборе, в обыкновенное же время, если смотреть на нее со стороны света, она иссиня-сероватая с перламутровым отливом.

Оригинальным признаком самца служат нитевидные удлинения обоих концов хвоста и верхнего плавника, которые у самки короче, по крайней мере, на 1/2 сантиметра.

Прелестные рыбки эти быстро ручнеют и, будучи помещены в аквариум, засаженный высокими кустами валлиснерии или сагитарии, забиваются в самую глубь и устраивают из песка вокруг кустов валы вышиной в 10 и более сантиметров. Иногда они делают такие же валы и прямо поперек аквариума. Занимаясь этими постройками, они поднимают целые тучи грязи, которые, особенно если попадается как-нибудь в песке ил или земля, расходятся по всему аквариуму. Особо деятельное участие принимает в постройке самец, от рытья которого во все стороны так и летят тучи песка.

Подобные усиленные постройки предвещают обыкновенно близость икрометания. Последнее обыкновенно начинается у них в мае и июне месяце. Для икрометания самка выбирает самое затемненное, густо поросшее зеленью место и откладывает свои икринки на стекле, которое было предварительно тщательно вычищено от покрывавших его водорослей. Количество выметываемых самкой икринок доходит до 200. Они располагаются, как и икринки херосов, в известном порядке на плоскости, имеющей от 8 до 10 кв. сантиметров. Находясь в полном порядке, икринки, однако, не соприкасаются друг с другом, вследствие чего, вероятно, среди них бывает чрезвычайно мало пораженных сапролегнией. За икрой тщательно ухаживает главным образом самка и, стоя над ней, то и дело старается движением грудных плавников и хвоста освежить их притоком нового кислорода. Испортившиеся икринки она немедленно удаляет.

Молодь выклевывается на 5—6-й день. За выклевыванием молодых рыбок родители тщательно следят и каждого выклюнувшегося малька тотчас же схватывают в рот и немедленно переносят в устроенное среди рвов углубление. Приклеенные же к стеклу оболочки от икринок но выходе мальков остаются и образуют в конце концов из себя нечто вроде тюля. В углублении этом, служащем им, по-видимому, колыбелью, мальки остаются около 3 недель, причем родители не покидают их ни на минуту и ухаживают за ними, как няньки.

Не видя ни разу уже более двух недель молоди, рассказывает немецкий наблюдатель, у которого геофагусы вывели мальков, я уже стал бояться, что она погибла в иле на дне аквариума. Между тем родители усердно все время что-то работали около притенявшей гнездо валлиснерии. Время от времени над валом показывалась толстая голова самца, чтобы выбросить оттуда кусок торфа или выплюнуть набранный в рот песок. Как только я касался рукой поверхности воды, сейчас же появлялись обе рыбы и с негодованием набрасывались на мой палец. Наконец, 30 июня (спустя 17 дней по выходе из икры) в полдень я увидел всю семью, которая кишела на дне аквариума, как рой дафний. Обе старые рыбки, как сторожевые собаки, держали стадо вместе, ловили отдельных маленьких беглецов ртом и выплевывали их обратно в стадо. Иногда они ловили таким образом двух или трех сразу и выпускали их обратно в стайку, продержав некоторое время во рту. Такие мальки лежали после этого несколько секунд на дне, но затем как ни в чем не бывало смешивались с прочими своими собратьями.

Среди стаи родители все время рылись в песке, вероятно, добывая таким образом своим малькам пищу. Красиво было под вечер наблюдать, как родители движением плавников переправляли маленькую стайку через вал и как она, послушная своим сторожам, исчезала в углублении.

Через две недели я хотел было выловить мальков, так как опасался, что в аквариуме они не находят, пожалуй, достаточно для себя пищи, тем более что он был помещен на северном окне, куда никогда не заглядывало солнце и где, следовательно, не могло развиваться достаточное количество необходимых для питания подрастающей молоди инфузорий. Но как только я опускал в воду сетку, вся стайка тотчас же расплывалась в разные стороны, а родители с яростью набрасывались на сетку. Тогда мне пришла в голову мысль попробовать выловить молодь стеклянным сифоном, употребляемым для сбора грязи со дна, что мне вполне и удалось. При каждом опускании сифона я вылавливал от 6 до 8 мальков и в короткое время выловил их всех.

Пометы происходят через каждые 7—8 недель и происходят в лето от 2 до 3 раз. После 6 недель мальков надо обязательно отделять от родителей, так как, приготовляясь ко второму помету, они начинают относиться к своей молоди уже вполне хладнокровно, как к чужой, и часто поедают ее. Так было, напр., с сейчас упомянутым любителем, у которого отсаженные от родителей в перегороженное стеклом отделение аквариума, вскормленные и так нежно воспитанные мальки, пробравшись как-то через оставленное между вставным и боковым стеклами пространство в отделение своих родителей, были тотчас же беспощадно поедены ими все до одного. Лучшим кормом для подрастающих рыбок служат дафнии, которых им надо давать в обилии.

Растут эти рыбы сначала довольно медленно, во всяком случае, гораздо медленнее, чем макроподы и бойцовые, но, достигнув 4 см, подвигаются очень быстро в росте и, выросши до 8 см, становятся уже способными размножаться.

Вместе с ростом они постепенно начинают и раскрашиваться. Вначале совершенно серенькие с голубоватым отливом, достигнув 4 см, они начинают покрываться прелестными блестящими голубыми продольными полосами, которых число от 2 постепенно увеличивается до 7. Первым признаком способности к икрометанию является окрашивание плавников в кровяной цвет и появление у самки маленького яйцеклада.

Лучшей температурой для их содержания надо считать +15° Р., но они могут выносить и более низкую. Нерест, однако, начинается не ранее, как температура поднимется до +17° Р.

Рыбы эти любят местоположение солнечное и в темном помещении далеко не так живы и веселы. Копая свои рвы, они часто подкапываются под стекла перегородки в аквариуме и перебираются в соседнее отделение. Пары живут довольно мирно, но крупные экземпляры нередко вступают друг с другом в драку, причем вцепляются один другому в морду.

Землекоп.— Geophagus gymnogenys Heck. (рис. 7.35)

Если вам когда-либо придется увидеть аквариум, песочный грунт которого образует целые горы, которые поднимаются иногда чуть ли не до верхнего края стекол аквариума, а дно местами до того обнажено, что виден металл, из которого сделан аквариум, то знайте, что тут живет рыба землекоп (Geophagus gymnogenys). Это она изрыла весь грунт, подготовляя гнездо для своего потомства. Тут вы можете видеть ее то и дело работающей, видеть, как она набирает полный рот песка со дна, несет его старательно на гору и там высыпает его; затем возвращается обратно, опять набирает полный рот песка и опять несет его на гору и так повторяет без конца, работая без устали по целым часам, по целым дням. Эта работа до того любопытна, что, любуясь ею, можно простоять долгое время, тем более что рыбка ее весьма разнообразит: то втаскивает песок наверх, то стаскивает вниз, то делает большую гору, то раскладывает маленькими кучками, то схватывает в рот камушек и перекладывает его на другое место, то сдвигает, подталкивая носом, крупный камень, камень иногда такой величины, что можно усомниться, в состоянии ли будет такое небольшое существо его сдвинуть,— словом, действует как бы по какому-то намеченному ею плану...

Такую работу, впрочем, предпринимают рыбки эти и просто из любви к рытью и даже, будучи еще маленькими, не достигшими половой зрелости, изрывают часто все дно ямками. Особенно же усердно они копают их вокруг растений, которые потом вытаскивают с корнями и тащат на поверхность.

Причина такой любви к рытью объясняется очень легко. Рыбы эти на воле питаются червями, насекомыми и личинками, которых выкапывают из грунта. И вот как только они почувствуют голод, так сейчас же и принимаются за копанье; особенно это хорошо можно наблюдать, когда брошенный молоди корм съеден. Тогда старые начинают копать, а молодые подбирают каждую встретившуюся крошку.

Любопытная рыбка эта принадлежит к одному семейству с бразильским землеедом и обитает в Средней Америке. Что касается до окраски тела, то в обыкновенное время по желтовато-коричневому фону тела тянется продольная черно-синеватая полоса и такого же цвета среди тела круглое пятно; но во время нереста окраска их становится замечательно красива. Ото лба через глаз и щеку идет темно-черная широкая полоса, глаза становятся огненно-красными и каждая чешуйка блестит чудным темно-синим металлическим цветом. При этом продольная полоса исчезает и остается лишь только характерное боковое пятно, которое отливает теперь металлически-синим цветом.

В противоположность большинству рыб самка землекопа раскрашивается ярче, чем самец, особенно за несколько дней до икрометания. Заметим кстати, что главным различием взрослой самки от самца служит сильно выдающееся у спинного плавника самца удлинение последних лучей, которое легко заметить на прилагаемом рисунке, где самец помещен впереди, а самка сзади.

Молодых же самцов от самок отличить очень трудно, что особенно досадно вследствие того, что рыбы эти подвигаются в росте гораздо медленнее и становятся половозрелыми далеко не так скоро, как G. brasiliensis.

Отличаясь большой сварливостью и неуживчивостью и в обыкновенное время, во время нереста землекопы становятся положительно разбойниками. И не только самец, как, напр., это бывает у херосов, преследует с яростью самок, но даже и самки преследуют друг друга и более сильные то и дело из ревности забивают более слабых. В это время самки начинают нападать и на другие виды рыб и земноводных, с которыми они в обыкновенное время живут очень мирно, и если не удалить их немедленно, то они легко могут искалечить, как это случилось, напр., у одного немца-любителя с гребенчатым тритоном, у которого самки, остервенившись, оторвали весь гребень на спине.

Все это вместе служит причиной, что подобрать пару этих рыб крайне трудно и прежде, чем это удастся, приходится иногда лишиться нескольких рыб, убитых то самцами, то самками. Этой же причиной объясняется и гораздо меньшее распространение этой рыбы, чем родственного ей вида G. brasiliensis, которого нравы, как мы выше говорили, гораздо более мирные.

Время нереста происходит у G. gymnogenys очень рано, в начале марта и даже в феврале, и повторяется через каждые 6—8 недель, чуть ли не до конца июля.

Перед пометом икры сдружившиеся самец и самка поднимают такую генеральную перекопку всего аквариума, что с одной стороны (стороны противоположной свету) его вздымается гора, а с другой яма доходит до дна. Стекла, пазы, дно все чистится и убирается, а растения с яростью вырываются с корнем и уносятся на поверхность. Если же в это время поставить им на дно горшок от цветов, то лучшего нельзя им сделать подарка — он послужит люлькой для их будущего потомства. Его начнут сейчас же чистить так же усердно, как и все остальное.

Все ухаживания и все ласки самца по отношению к самке ограничиваются расширением плавников при приближении к самке, у которой к этому времени образуется у заднепроходного отверстия нечто вроде яйцеклада — трубочки длиной около 4 см (такая же трубка, впрочем, появляется и у самца, но гораздо короче).

Икринки откладывает самка на стекло и на пазы. Количество их бывает около сотни, а величины они такой же, как и у херосов. При этом, в противоположность всем остальным видам херосов, здесь ухаживает за икринками самка; она стоит над ними, машет своими плавниками и удаляет ртом малейшую прильнувшую к ним или насевшую на них пылинку. Молодь выклевывается на 4-й день, и тут опять-таки первое время заботится о мальках только самка, отгоняя с яростью своего обжору-супруга, который не прочь полакомиться своими детьми.

Однако такое преследование продолжается не более недели, а затем оба супруга примиряются и начинают уже ухаживать за детьми сообща. Ухаживание и заботы о мальках заключаются главным образом в том, чтобы загнать мальков на ночь в служащую гнездом ямку или цветочный горшок и в рытье грунта для доставления им потребного корма.

Молодь, как я сказал уже выше, подвигается в росте довольно медленно и до 3-х недель единственным ее кормом служат инфузории и мельчайшие циклопы.

Начиная с 4-й недели мальки едят уже крупных циклопов и мелких дафний, которые, впрочем, служат лучшим кормом даже и для взрослых, так как мотыль они едят большей частью только резаный.

Температуру воды землекоп любит комнатную (+15—16° Р.), а мечет икру при +18°—+20° по Р.

Неетроплус.— Neetroplus carpintis Jord. (рис. 7.36)

Эта рыбка относится также к семейству хромид и стоит ближе всего к сейчас описанным нами двум видам Geophagus.

Главным отличием ее служат два лишних твердых луча в заднепроходном плавнике (у геофагуса их 3, а у нашей рыбы — 5).

Родом эта рыба из Средней Америки, где водится в небольших речках. Раскраска ее очень проста, но чрезвычайно изящна: по оливково-зеленому фону тела идут восемь более темных, становящихся от хвоста к голове все светлее и светлее поперечных полос. Шесть из последних у молодых экземпляров сливаются в черное пятно, которое у взрослых становится неясным. Сверх того, все тело рыбы неправильно усеяно ярко-голубыми пятнами и пятнышками, которые на плавниках, однако, расположены в некотором порядке, так что рыбы имеют как бы мраморную окраску.

Температуру воды предпочитает от +16° и до +20° по Р. и раскрашивается тогда в самые яркие свои краски. Может переносить легко и температуру от +8° Р., по тогда краски ее меркнут и сама рыба стоит в воде почти неподвижно.

Отличие самки от самца во время нереста определяется по окраске, которая у самца делается очень яркой, а у самки только более темной, причем вся область ее грудных плавников делается даже совершенно черной, что может служить лучшим отличием ее от самца. Кроме того, самка всегда меньше самца.

Икрометание ее происходит при следующих обстоятельствах. Прежде всего она, как и другие виды хромид, выкапывает в углу аквариума воронкообразную яму, для чего употребляет в дело свой рот. Стекло аквариума, где находится яма, старательно очищается от водорослей и сюда затем наклеиваются самкой икринки, которые по выметании старательно оберегаются как самкой, так и самцом и постоянно освежаются производимыми ими при помощи движения плавников притоком кислорода. В таком положении икра находится 6—7 дней; а затем начинают выклевываться мальки, которых родители тотчас же помещают в выкопанную как раз под икрой яму. Здесь молодь лежит около недели, а тем временем рыбы выкапывают рядом с первой другую яму, которая должна служить переменной для мальков детской.

Мальки эти обладают громадным в отношении своего роста желточным пузырем, гак что в это время вся рыба походит на головастика или на какой-то шар с тоненьким хвостиком, и находятся в совершенно беспомощном состоянии, не будучи в состоянии плавать. В это время родители, особенно мать, снова меняют окраску. Передняя часть их тела принимает бледно-синеватый блестящий отлив, который сохраняется до тех пор, пока они ухаживают за мальками.

Во второй ямке мальки лежат также около 6 дней, а затем выплывают, но плавают всегда под строгим надзором родителей, и всякий вздумавший отстать от общей стаи и подальше отлучиться сейчас же схватывается родителями и возвращается в стаю.

Родители могут ухаживать за мальками очень долго, пока их не отделят (а это можно лишь тогда, когда мальки начнут плавать уже очень рассеянными, а не плотными стайками), а тогда не далее как через две недели принимаются снова за кладку икры.

Аппетит у неетроплуса очень маленький, он ест мало и неохотно. Растительности гак же не терпит никакой, как и геофагус, и тотчас же вырывает с корнем всякое посаженное в грунт растение или же рвет его на части. Ямы копает всюду и почти так же усердно, как и землекоп.

Рыба эта исчезла почти что совсем из аквариумов любителей, так как отличается необычайной злобой и страстью кусаться.

Хромис, булти.— Chromis multicolor Schoell, Paratilapia multicolor Blkr. Haplochromis strigigena (рис. 7.37)

Рыбка эта, носящая название булти, или хромис (Chromis multicolor), (рис. 7.37), принадлежит также к семейству хромид и близкая родственница наших херосов, геофагусов и т. д. Привлекающей же к ней всех любителей особенностью является ее способность выводить молодь из икры, набранной в рот, который в то же время служит первое время и колыбелью для этой молоди.

Родина ее северо-восточные страны Африки, небольшой ручей, впадающий в Меридово озеро. О ней знали еще египтяне и изображение ее встречается даже на барельефах. Но в Европу она попала лишь в 1902 г., благодаря одному немецкому любителю аквариумов, поселившемуся в Александрии.

Состоя в близком родстве с геофагусами, рыба эта несколько походит на них и строением своего тела, особенно же величиной своей головы, но окраску имеет совершенно иную. Хромис имеет основной цвет тела серовато-желтый с темными, сливающимися на спине полосами, но при падающем свете бока ее отливают перламутром; спинной плавник буровато-желтый и покрыт двумя рядами иссиня-зеленоватых, отливающих перламутром пятен. Такими же пятнами отливают и все чешуйки, так что вся рыба имеет вид, будто на нее наброшена ярко-зеленая металлическая сетка. Прелестный же перламутровый отлив имеет также голова, брюшной плавник, заднепроходный и хвостовой при корне. Глаза окружены золотистым кольцом, которое на передней половине имеет красное пятно и идущую иногда сверху вниз черную поперечную полоску.

Рыба эта чрезвычайно ручная, берет уже через несколько дней после помещения ее в аквариум пищу из рук и подплывает к стеклу, завидев того, кто ее кормит. Однако между собой рыбы эти в постоянных неладах и то и дело где-нибудь дерутся. Особенно же часто происходят отчаянные драки ко времени нереста, когда у самцов разгорается страшная ревность и ухаживающий за самкой никого не подпускает к ней приблизиться. Завидев соперника, он с яростью бросается на него, впивается ему в морду и старается всячески искусать его и разорвать в клочья все его плавники. Словом, сцены битв в это время ужасны. Но зато как приятны, наоборот, сцены нежного ухаживания за самкой и подготовления к нересту! Расцветившись в свои самые яркие краски, самец начинает разгребать довольно крупную (6 см в шир.) ямку и старается очищать ее дно от всякого сора, чтобы легче можно было отличить каждую положенную в нее самкой икринку. Работу эту он, как и его родственник геофагус, производит хвостом, служащим ему здесь как бы метлой, так как он движет им не только с одного бока на другой, но и вверх и вниз.

Потом следует икрометание. Самка выметывает 8—10 крупных желтых икринок, которые самец тотчас же и оплодотворяет. Оплодотворенные эти икринки самка схватывает в рот, и затем начинается опять игра с самцом, после которой самка вновь откладывает 5—10 икринок, которые также оплодотворяются самцом и опять захватываются ею в рот. Так повторяется до 3 раз. После чего самка, бережно держа во рту до 30 икринок, удаляется в чащу растений и старается держаться как можно дальше от самца.

На развитие икры требуется 12—13 дней, в продолжение которых самка почти ничего не ест, боясь, вероятно, повредить или проглотить вместе с пищей дорогие для нее икринки. Однако без пищи, как предполагали первые наблюдатели, она не остается и, только заглатывая ее каким-то удивительным образом, умеет не тронуть икринок. Правда, глотка ее за все время развития икры так расширяется, что стенки ее становятся настолько прозрачны, что сквозь них можно чуть ли не пересчитать лежащие в ней икринки; но тем не менее, нам думается, что для задержки их при заглатывании пищи в горле рыбы должно быть какое-нибудь особое приспособление.

Так проходит две недели, во время которых рыбка, будучи отсажена от самца и от других рыб, старается держаться ближе к поверхности для того, вероятно, чтобы заглатываемая ею и пропускаемая то и дело сквозь жабры вода содержала в себе побольше необходимого для развития икринок кислорода, и мальки выклевываются.

Выклюнувшись, малютки выплывают сейчас же изо рта матери и начинают охотиться за пищей, однако первое время держатся постоянно близ матери и при малейшей опасности бросаются спасаться к ней в рот, как в старую, знакомую им колыбельку. При этом мать с любовью следит за всеми их движениями, не отходит от них ни на минуту и, с своей стороны, при малейшей почудившейся ей опасности раскрывает им свой рот как убежище.

«Когда в первый раз по выходе из икры,— рассказывает Шеллер, которому мы обязаны ввозом и первыми наблюдениями над этой рыбкой, я подошел к аквариуму, то, к удивлению своему, увидел, что мать стояла головой вниз над целой кучей (числом около 30) маленьких, хорошеньких мальков, которые барахтались между небольшими камешками, под неустанным ее наблюдением.

Но, о ужас! Как только она меня заметила, то бросилась на своих детенышей и с величайшим волнением стала захватывать их в рот одного за другим; при этом обнаружилось, что она как будто знала, сколько штук их было, потому что начала беспокойно плавать вокруг камня, где спрятался один из них, и продолжала это делать до тех пор, пока не нашла его. Таким образом, мальки исчезли, но, к моему успокоению, не в желудке матери, а в своей колыбели, т.е. в ее гортани, где после небольшой возни разместились и совершенно успокоились. Мать. тоже успокоенная, поместилась между растениями. Я ждал несколько часов, но мальки не появлялись, и затем ушел по своим делам. Возвратясь, с большим нетерпением (которое легко может представить себе всякий, переживавший нечто подобное) я поспешил к аквариуму и нашел все общество опять на свободе, а ловля мальков с моим приходом опять возобновилась. При этом я заметил, что мать ловила своих детенышей не посредством втягивания в себя воды, а они сами подплывали к ее рту и сами проскальзывали в его широко раскрытое отверстие, часто по 2—3 зараз, что являлось очень забавным. Мальки проделывали это с первого своего появления на свет, и, следовательно, как бы знали, что могут найти защиту во рту своей матери. Такое попечение природы о выводках положительно поразило меня».

Но молодь быстро подрастает и вскоре уже не в состоянии вся поместиться во рту матери, а тем не менее по привычке всем малькам так и хочется туда забраться. И вот происходят забавные сценки. Малек желает во что бы то ни стало туда проникнуть, но застревает на полдороге, так что голова его помещается внутри, а хвост выглядывает еще наружу.

Наконец, рыбки (по прошествии 5—6 недель) уже настолько подрастают, что помещаться во рту совсем не могут, но тем не менее все-таки долгое время не покидают еще матери и стараются уместиться у нее хоть на голове или на жабрах.

Температуру воды требует не ниже +20° по Р., а во время нереста около +22°. Аквариум может быть небольшой, в 2—3 ведра.

В продолжение лета пара может метать раз шесть, но лучше не позволять метать более 3, так как медленно подрастающая обычно молодь получается слишком слабая. Половозрелой рыбой становится через 3—4 месяца.

Кроме Chr. multicolor, тем же любителем присланы в Европу еще два родственных с описанной нами рыбкой вида: Chr. tristramis (Tilapia Zilli) и Chr. niloticus (T. nilotica) (рис. 7.38), пойманные им там же, где и Chr. multicolor. Оба эти вида значительно крупнее. Причем обстоятельства икрометания Chr. niloticus и уход за молодью такие же, как у Chr. multicolor. Эта рыбка отличается замечательно красивой раскраской, особенно ко времени нереста, когда все горло ее и часть живота окрашиваются в ярко-малиновый цвет, а поперечные полосы по бокам тела становятся темно-синими. К прискорбию, однако, она растет очень быстро и вскоре делается чересчур крупной для аквариума.

Павлинье око.— Tilapia Zilli Cerv.

Эта тиляпия не менее красива, как и Т. nilotica, но растет гораздо медленнее и не достигает таких крупных размеров, как эта последняя, а потому и гораздо пригоднее для аквариумов.

Родина ее — Нил с притоками.

Окраска ее в обычное время оливково-коричневая с рядом более темных поперечных полос. Плавники с красноватым отблеском, а спинной, кроме того, имеет желтые пятна. Под влиянием раздражения и волнения эта окраска изменяется, а ко времени нереста рыба становится так же красива, как и нильская тиляпия (Т. nilotica).

Тогда темные полосы на теле выделяются резко, живот и горло становятся ярко-кроваво-красными, а на спинном плавнике вырисовывается темное, овальное, в виде павлиньего глаза пятно, которое в обычное время почти незаметно. Впрочем, кровавая окраска горла и живота сохраняется нередко при высокой температуре воды даже и в обычное время. Самка от самца отличается только более бледной окраской.

Рыба эта гораздо более спокойная и далеко не такая злая, как остальные цихлиды. Не мечется при приближении человека к аквариуму, подплывает к тому, кто ее кормит, и во время нереста никогда не бросается, чтобы укусить.

Аквариум требует средней величины и без растительности. Но питается главным образом только растениями, особенно мягкими, вроде Elodea deusa, которую поэтому следует класть в аквариум ветками и пучками. Ест, впрочем, дафнию и мотылей.

Мечет икру на очищенное от сора песчаное дно, а если поставить на него перевернутую вверх дном плоскую миску или даже поддонник, то и на них. Икра клейкая.

Развитие икринок продолжается от 3 до 5 дней, а через неделю мальки уже быстро плавают по аквариуму. Ухода какого-либо за ними, как это бывает у Paratilapia multicolor и Tilapia nilotica, не бывает.

Они выводятся сами собой и питаются первое время данным им от природы желточным пузырем, а затем инфузориями и разного рода водорослями.

Время икрометания — лето: июль. Температура воды должна быть от +16° до +20° по Р.

Прусская рыбка.— Mesonauta insignis Heck., Cichlasoma festivum (рис. 7.39)

Мезонаута, или прусская рыбка, является одной из наиболее интересных новинок последнего времени, но, к прискорбию, пока представляет собой еще большую редкость, так как место ее родины представляет собой опасный очаг страшнейших тропических лихорадок.

Местность эта — болота реки Амазонки близ города Менао — настолько в этом отношении опасна, что всем матросам останавливающихся близ него судов даже строго воспрещено туда отправляться из страха, как бы случайно не занести эту лихорадку на корабль, и всякий ослушавшийся этого приказания подвергается штрафу в 50 марок. А потому понятно, что и охотников ехать туда за рыбой бывает немного.

Рыба эта принадлежит к семейству хромид и получила свое название прусской за оригинальную окраску своего тела в два цвета: черный и ярко-серебристо-белый, которые, как известно, представляют собой цвета прусского национального флага.

Разрисовка ее лучше всего видна на рисунке (рис. 7.39), но она не всегда бывает такой: часто рыбка покрывается черновато-желтыми пятнами, отчего становится пестрой. Это зависит от разных причин, о которых скажу впоследствии. Самка отличается от самца более короткими брюшными и менее заостренными спинным и заднепроходным плавниками, а во время нереста — черноватой окраской, которая у самца тогда золотисто-желтоватая.

Рыбка эта одно время была в аквариуме в Москве только у К. К. Гиппиуса, где достигла очень крупной величины в 4—5 вершков (такова, впрочем, ее нормальная величина), но приплода не дала, а потому я был крайне обрадован, получив от московского любителя П. И. Корнева письмо, в котором он подробно излагал всю историю имевшихся у него прусских рыбок и тех условий, в которых они дали у него приплод.

Первую пару своих рыбок П. И. приобрел еще осенью 1913 года. Рыбы были только что привезены из Германии. Но паре этой не посчастливилось — не прошло и месяца, как самец погиб. Причиной его гибели П. И. считает, с одной стороны, какой-то появившийся на теле рыбы плесневидный налет, а с другой — настойчивое преследование самца самкой, которая, будучи гораздо крупнее его (самец имел 3 вершка, а самка 4) и сильнее, немилосердно его била.

Судя по описанию налета, возможно, что это был так часто встречающийся у наших экзотических рыб, ошибочно принимаемый за грибок костиазис — болезнь (см. 2-й т., 285 стр.), производимая опасной инфузорией Costia necatrix. Отличить ее можно прекрасно в самый слабый микроскоп или даже в сильную лупу, так как характерные, имеющие форму плоских грушевидных лопаточек паразиты очень ясно видны. С другой стороны, возможно, что это был и грибок, появившийся у рыбы на пораненных самкой местах.

Такого рода битвы у этих рыб, как и вообще у других хромид, неизбежны, так как являются одним из странных способов их ухаживания, причем забивается не всегда самец, а вообще та из рыбок, которая бывает слабее; но в этом случае, конечно, было жаль, что ухаживание окончилось так печально и что погибла такая редкая рыбка.

К счастью, однако, П. И., такому же горю подвергся и другой московский любитель, приобретший одновременно с ним также пару прусских рыбок, причем забит был у него не самец, а как раз наоборот самка.

П. И. поспешил приобрести у него овдовевшую его рыбку и таким образом у него получилось опять пара.

Обе рыбки были помещены в небольшой, вместимостью в 3 ведра, аквариум со старой годовалой водой и с хорошо укоренившимися и разросшимися перистолистником и валлиснерией. Кроме того, на случай новых битв для укрытия преследуемой рыбки положены были боком на дно несколько цветочных горшков.

Горшки эти рыбкам очень понравились и первое время та и другая укрывались в них днем, даже без всяких драк. Затем, освоившись, они начали мало-помалу оттуда выплывать и, встречаясь на пути, вступать в борьбу.

Так как рыбки были приблизительно одинаковых сил, то победительницей в этих драках являлась не одна какая-нибудь, а то та, то другая. Однако впоследствии, по-видимому, самка несколько выбилась уже из сил и потому начала держаться ближе к поверхности, укрываясь в гуще растений. Температура воды все время поддерживалась у них между 21° и 22° тепла по Р.

Тем временем подошла весна и рыбы начали вести себя несколько иначе: драки становились все реже и реже и у рыбок появилась какая-то заботливость, какая-то необычная склонность к опрятности: то им мешала какая-нибудь ветка растения и они старались ее нагнуть, оттягивая в сторону, то они принимались тщательно очищать поверхность всех цветочных горшков.

Зная по опыту, что так обыкновенно начинается подготовка к икрометанию у родственных с ними херосов, П. И. пересадил своих рыбок в другой, более обширный, вместимостью в 15 ведер воды, аквариум, также со старой водой и хорошо разросшимися растениями.

Но первое время по пересадке рыбы чувствовали себя не совсем хорошо: яркая их окраска побледнела, аппетит пропал, вообще они выглядели вялыми и начали по-прежнему опять прятаться в горшки и темные места.

Скоро, однако, все пришло в норму. Рыбы начали делаться все оживленнее, есть с прежним аппетитом и поедали, как и прежде, массу мотыля, а когда наступило начало мая, принялись за заботливую чистку горшков, причем чистили не один какой-нибудь, а все пять.

Тогда П. И. насторожился и начал со дня на день ждать икрометания.

Действительно, икрометание это не заставило себя ждать и, начавшись 4 мая утром, продолжалось часа два-три. Откладывались икринки на горшки.

Кладка происходила совершенно так же, как у цихлазом, и если была какая-нибудь разница, то разве только в том, что мезонауты откладывали свою икру более правильными, аккуратными концентрическими кругами без прогалин и соблюдали при этом поразительную опрятность, смахивая с поверхности малейшую появившуюся соринку.

Уход за икрой распределялся равномерно между самцом и самкой, пожалуй, даже более самкой, и заключался главным образом в вентиляции, т. е, в постоянном обмахивании ее грудными и брюшными плавниками, а отчасти и хвостовым. Икринок было выметано очень значительное количество: от 700 до 800 штук.

На третий день икринки вдруг зашевелились: это двигались вылупившиеся в них мальки, которые хвостиками торчали кверху, но отделиться пока не могли, гак как были еще прикреплены брюшками к оставшейся от икринок оболочке.

И вот тут-то выяснилась причина, почему рыбки очищали не один какой-нибудь избранный ими горшок, а все пять. Оказалось, что они то и дело переносили своих мальков с одного горшка на другой, оставляя их на одном месте не более часа, много двух. Причем как тот горшок, на который переносили мальков, так и тот, который оставлялся, каждый раз подвергали самой тщательной очистке.

Перенося мальков на новое место, родители набирали их осторожно по нескольку штук в рот и потом потихоньку выплевывали. Причем мальки прилипали остатками неотделившейся еще от них оболочки икринок к горшку и оставались к нему прикрепленными.

Выплевывая, родители старались поместить их возможно ближе друг к другу, не чересчур скучивая; так что распределение их сохранялось всегда приблизительно такое же, как и распределение икринок при икрометании.

Такой уход продолжался дня 4, а затем мальки начали пытать свои силы, отделяясь или, лучше сказать, как бы отпрыгивая от икринок. При первых попытках они подпрыгивали лишь едва-едва, а потом все выше, выше, пока, почувствовав наконец силы, не уплывали.

Зоркий, однако, глаз родителей не оставлял и тут ни одного из них ни на минуту, и тотчас же мать и отец возвращали смельчака обратно. Так дело шло, пока все приблизительно не развились одинаково.

А тогда родители, как и херосов, начали сгонять их вместе и водить гулять стадом, мать плывя впереди, а отец сзади. Более сильные мальки плыли в кучке, а более слабые садились на родителей, особенно на мать, часто буквально облепляя их всех: садясь им на спину, на бока, на голову, на глаза и даже на плавники.

К ночи картина менялась: каждый вечер все мальки загонялись в один из тщательно очищенных заранее горшков и запирались в нем. Родители становились у входа сторожами и загораживали в него вход, не давая ни одному из мальков выплыть. Здесь мальков держали до рассвета, а затем опять они все вместе плавали по аквариуму, часто держась дна, где родители по временам останавливались над каким-нибудь кормным местом и давали возможность малькам самим ловить встречающихся тут инфузорий.

Потом вместо горшков родители начали сгонять их на ночь в густо заросшие растениями уголки, где все мальки размещались уже на ветках и листьях, пока, наконец убедившись, что они все уже достаточно окрепли, не предоставляли их своим собственным силам.

Тут мальки расплывались по всему аквариуму, охотились то там, то сям за встречавшимися инфузориями, но на ночь первое время старались все-таки держаться где-нибудь поблизости друг от друга и собирались обыкновенно кучками то на одном, то на другом растении.

Из всей выметанной икры у П. И. вывелось около 500—600 мальков. Мальки росли быстро, и родители чувствовали себя прекрасно, а потому он питал уже самые розовые надежды. Но случилось совершенно неожиданное, крайне прискорбное обстоятельство.

К концу мая ему пришлось переехать на дачу, и притом на дачу, еще не совсем отстроенную.

Перевезя со всевозможными предосторожностями как мальков, так и родителей, он поместил их предварительно в кухне, в помещении, которое было вполне уже отстроено и где, благодаря ежедневной топке печи, воздух нагревался более, нежели в других не отстроенных еще комнатах. Но это-то обстоятельство и явилось роковым. Днем благодаря топке, температура поднималась до 28 и даже более градусов по Р., а ночью падала чуть не наполовину. Между тем, как мы уже говорили, самая благоприятная температура для этих рыб +17—20°, а при 14—15° они становятся вялыми и почти ничего не едят.

К тому же вода оказалась не совсем удовлетворительной. Во вновь выкопанном колодце она была очень мутной, а потому пришлось делать смесь, подбавляя в эту колодезную 2 части воды, взятой из реки Клязьмы, и 1 часть капельной, дождевой. Кроме того, в смесь эту П. И., как и раньше, добавлял немного соли.

Аквариумы были устроены совершенно так же, как и в Москве, и сначала все шло прекрасно: рыбы быстро в них освоились и недели через две даже занерестились и выметали, как и в первый раз, на горшках икру; но на третий день икра эта почему-то побелела и была съедена самими рыбами, так как надо заметить, что испорченную икру мезонауты всегда сейчас же поедают.

Делать нечего — пришлось примириться.

Но неудача продолжалась и далее: недели через три рыбы выметали опять икру и с чем и же результатами, недели через три — еще и опять то же самое.

П. И. был в отчаянии, но отчаяние его вышло из пределов, когда не только все пометы икры оказались бесплодными, но погибли в конце концов и сами производители.

Погибли же они от следующей крайне странной и редкой болезни.

Сначала у самки, а потом и у самца вдруг выпучились настолько глаза, что представляли собой совсем глаза телескопов, только выдавались еще выше и были несколько заострены. Высота их достигала до 11/ 2 сантиметров, причем, однако, они казались совершенно здоровыми и только орбита их была очень красна и как бы вывернута наружу. Сначала рыбы чувствовали себя, казалось, вполне хорошо, окраска их оставалась по-прежнему яркой, ели также с аппетитом и только проявлялась некоторая вялость и как бы какое-то беспокойство при движениях, что П. И. приписывал тому, что они плохо видели и плавали несколько как бы ощупью. Кончилось тем, что глаза у них лопнули, на месте их образовался род кровавой впадины, которая покрылась сапролегнией, и рыбы погибли, сохранив, однако, до последней минуты яркую окраску.

Причиной болезни П. И. считает то и дело менявшуюся, переходившую из одной крайности в другую температуру воды; но мне кажется, что причиной были здесь личинки сосущих червей (Hemistomum spathaceum), забирающиеся часто в глаза рыб и вызывающие их побеление и выпячивание. Яйца этих сосущих червей обыкновенно попадают в воду вместе с экскрементами водных птиц, в желудке которых эти черви проходят свое превращение. Из проглоченных таким образом рыбами яиц в желудке их развиваются личинки, которые пробираются в глаза рыбы и образуют там ясно различимые, состоящие как бы из палочек бельма.

П. И. как раз брал часть воды для своих рыб из одной заводи р. Клязьмы, где, как он сам говорит, всегда встречается немало куликов, водяных курочек и других водных птиц, и, возможно, что с ней-то и были занесены яйца сейчас упомянутых червей. Единственно, что меня заставляло сомневаться в справедливости моего предположения, это что у погибших мезонаутов не было помутнения глаз; но подтверждением предположения явилась такая же болезнь у телескопов П. И., у которых глаза покрылись именно такими бельмами, как я выше говорил, и которые также погибли после того, как у них полопались глаза. Возможно, что у погибших мезонаутов личинки червей почему-либо не могли проникнуть до роговой оболочки и остались внутри глаза, вследствие чего даже, по всей вероятности, появлялась и та слепота, которая, как мы выше видели, мешала рыбам плавать с прежней уверенностью.

Такова была печальная судьба рыб-производителей. Но не более отрадна была и судьба, постигшая самый приплод.

Перевезенные со всеми предосторожностями, как и их родители, па дачу, мальки начали также сильно гибнуть, частью, быть может, оного, что при пересаживании их в ведро для перевозки, вследствие чрезмерной их прыткости, их пришлось ловить не сеточкой, а сифоном, а частью, может быть, и от резко менявшейся температуры воды, о которой мы выше говорили.

Словом, от того или другого, но у П. И. от имевшихся 600 мальков к концу лета сохранилось всего только 50. Большинство из этих рыб достигло уже размера серебряной 50-копеечной монеты, и парочку таких рыб он привез даже мне.

Относительно этих мальков П. И. строил большие планы, предполагая хотя бы часть их дорастить до половозрелости, а другой частью поделиться с другими любителями.

Но и тут судьба сыграла с ним плохую шутку. Отправившись как-то на ночевку в Москву и возвратясь на другой день вечером, он был поражен ужасным зрелищем: все его рыбы, оставленные им в полном здравии, лежали мертвыми. Оказалось, что прислуга, которой был поручен уход за рыбами, не обратила внимания, что работавшие в помещении плотники, открыв на время форточку, оставили ее открытой и на ночь. Температура в комнате, конечно, понизилась, а к довершению всего и подогревавшая лампочка за недостатком керосина выгорела и, должно быть, среди ночи потухла. И вот в аквариуме температура вместо потребных для рыбок 20° спустилась до 10°, а может быть, и менее — результатом чего и явилась смерть рыбок.

Так что от всего этого приплода осталась в живых только привезенная мне парочка. Пока рыбы эти живут у меня хорошо, но требуют постоянной — не ниже +20° температуры воды. И как только она несколько понижается, сейчас же опускаются на дно и забираются в гущу растений. В обычное же время они держатся постоянно у поверхности, так как у меня вода не освежается воздуходувным аппаратом, а я только время от времени переливаю ее тонкой струей из стакана; у поверхности же она всегда и без того бывает больше насыщена воздухом, чем в остальной части. Мне казалось даже, что по временам, подплывая совсем к поверхности, они как будто заглатывают и наружного воздуха. Во всяком случае, рыбы эти очень любят обилие воздуха и при его отсутствии сейчас же становятся вялые. Кушают как та, так и другая с большим аппетитом и готовы есть во всякое время, стараясь брать как можно больше.

Смешно смотреть, когда, схватив одного мотыля и видя другого, они стараются заглотить его поскорее, чтобы схватить и второго. Поменьше рыбка — та просто давится, если видит еще перед собой мотыля, и потому я даю теперь ей по одной штучке, бросая следующего только тогда, когда она уже первого хорошенько съела.

Кормя мотылем, надо выбирать мотыль помельче. Они ловят его всегда близ поверхности, в то время, когда он падает на дно. Со дна же собирают лишь в том случае, если уж очень проголодаются.

Обладая, как я сказал выше, прекрасным аппетитом, мезонауты готовы есть без конца, пока не наедятся, что называется, до отвала. Но давать им столько не надо. Лучше вместо одного раза кормить два.

Особенно оригинальной является еще у них окраска тела, которая, по-видимому, связана с температурой воды и количеством находящегося в ней воздуха.

Интересно, что та характерная окраска, которая дала повод к ее названию прусской рыбкой, появляется и держится у нее по моим наблюдениям, не при высокой, в которой она, как говорят, нуждается, температуре, а чаще всего при +17—18 градусах. Не указывает ли это, что, может быть, +17° ее нормальная температура и что, давая ей 21 и 22 мы слишком преувеличиваем потребность ее в тепле? Чтобы проверить это, я думаю даже постепенно понижать ее, довести до +17° и попробовать держать рыбку постоянно в воде такой температуры.

Это было бы значительным облегчением ухода за ней, так как температура в +17° бывает у многих любителей в квартирах, а для поднятия ее до 20 и больше приходится уже прибегать к нагреванию то и дело коптящей лампочкой, что отравляет, по крайней мере мне, всякое удовольствие.

Hosted by uCoz